Io sono nato libero
Un’ intervista a Marco Bravura, uomo e mosaicista.
di Michele Tosi
D. Quanto è stata e quanto è importante, nel tuo percorso di mosaicista, la tua vita di uomo? In che modo ha influito su di esso?
R. Pensandoci, sì, c’è una stretta connessione tra la mia vita di uomo e il percorso nel campo artistico. Per me non poteva essere altrimenti.
In estrema sintesi, è la ricerca della bellezza che mi ha mosso e mi muove.
Poi l’esistenza, e la mia è stata “impegnativa” in molti aspetti, ti insegna anche la pazienza, la determinazione, i “coraggi”, la disciplina, tutte cose che vanno in parallelo con il lavoro artistico, di sicuro col fare mosaico. Anche da un punto di vista pratico, sono un casa-bottega, ho sempre avuto lo studio contiguo alla casa, non “vado a lavorare”, vivo e lavoro.
D. Quali sono gli artisti – mosaicisti e non -che, nel tempo, ti hanno maggiormente influenzato?
R. Nel periodo della formazione, negli anni ’70, ero affascinato dal movimento della Pop Art, e ancor prima, avrei voluto dipingere come Pollock. Dopo quel periodo, per me è stato come il vuoto, il silenzio, assolutamente necessario, l’ho capito dopo, per permettermi di riscoprire un mio linguaggio.
D. I tuoi mosaici, il tuo approccio alla loro realizzazione, esprimono un grande senso di libertà. Che cosa è per te la libertà? Come ne applichi il senso nei tuoi lavori?
R. Ti dirò che “libertà” per me è uno stato in continua evoluzione. All’inizio mi sono liberato della necessità del fare. Poi dalle influenze minimaliste contemporanee, così ho potuto liberare, affrancare il mio sentire più profondo, quello da cui tutto proviene, per ognuno di noi. Così è facile lasciar libero anche chi ci sta vicino, gli assistenti, gli studenti, per esempio. Se non si sentono liberi, come possono seguirmi, nella scelta degli andamenti, dei colori, del taglio delle tessere?
D. Che cosa è il mosaico? Esso ha ancora una sua attualità nell’arte contemporanea?
R. Il mosaico è il mosaico è il mosaico. E’ un mezzo espressivo come tante altre tecniche utilizzate dagli artisti. Per me personalmente è attualissimo: come artista mi sento libero di utilizzare materiali e tecniche che siano più congeniali per quel momento, per quel progetto. Per certi miei lavori è insostituibile.
D. Cosa intendi per Bellezza?
R. Ricordo la frase di Dostoevskij : “..la bellezza salverà il mondo” ci ho creduto tanto in questa laica “annunciazione salvifica”. Soprattutto tengo aperti gli occhi per vederla, la bellezza, quando c’è, e ce n’è tanta. La definizione concettuale la lascio ad altri, anche se penso che avesse ragione Kant a dire che “ ..la bellezza si coglie intuitivamente, senza concetto”.
D. Può esistere, a tuo avviso, un’interazione fra il mosaico artistico/artigianale e quello industriale? Attraverso quali esperienze si può proporre?
R. Questa è la domanda più difficile, perché non mi piace parlare di teorie in astratto.
Penso che le sfide includano, NON escludano mai a priori. Fin qui nel mio percorso, questa interazione non c’è stata, ciononostante, com’è nel mio carattere, sono possibilista: penso che se una committenza lo richiedesse, è una sfida che mi piacerebbe accettare..appena finisco di preparare la prossima mostra, parliamone.
Интервью с итальянским художником, скульптором, мозаичистом Марко Бравура
Вопрос: Господин Бравура, не часто удается видеть в Екатеринбурге такого знаменитого итальянского художника, как Вы. Что для Вас культура? Нужна ли она обществу?
Ответ: Когда говорят о культуре, часто кажется, что речь идет о чем-то далеком, что нужно только элите. Но на самом деле это не так. Если какая-либо страна, например, так было в Италии, где культура чувствуется, ощущается во всем, больше внимания уделяла культуре, чем производству, то это как ходить с одной ногой короткой, а другой – длинной. Не хромать невозможно. Если в стране хорошо развивается экономика, промышленность, но нет поддержки в развитии культуры, невозможно развивать творчество, фантазию, вкус, новые идеи. Только экономического стимула для развития недостаточно, чтобы достичь высокого качества жизни. В Италии слишком большой объем культуры по сравнению с другими отраслями экономики. В других странах дела обстоят по-другому, наверное, и вы это чувствуете. Сегодня утром во время экскурсии по городу Екатеринбургу, я узнал, что город возник как промышленный центр, но человеческая составляющая обедняется, если человек связан только с производством. Снова получается – одна нога короче, а другая длиннее. Опять хромаем. И так случается всегда, если нарушается равновесие. Необходимо сохранять это равновесие и в развитии экономики и культуры. Без него далеко вперед не уйдешь. Мне кажется, что в результате достижения такого равновесия получается удовлетворенность общим, комплексным развитием, как индивидуального человека, так и общества в целом.
Вопрос: 2011 год объявлен Годом итальянской культуры и языка в России и русской культуры и языка в Италии. Планируете ли Вы какие-либо мероприятия в рамках этого года?
Ответ: У нас, действительно, много идей. Пока эти идеи в стадии разработки, в стадии формирования. Постепенно мы отберем те, которые нам покажутся наиболее интересными и реализуемыми. Я не хотел бы сейчас много говорить о них, потому что сырые идеи могут показаться кому-то необдуманными или неинтересными. Вот вчера, например, мы встречались с директором Академии искусств в Санкт-Петербурге. Это была очень продуктивная встреча. Мы понравились друг другу, заразились энтузиазмом друг друга, и это очень важно в развитии отношений и в реализации совместных проектов. Мы почувствовали, что есть взаимный потенциал в создании чего-то нового. Когда возникает такой взаимный энтузиазм, как следствие рождаются интересные проекты. Мне кажется интересным даже реализация такого простого, на первый взгляд, проекта, как культурный обмен, например, студентами. Российские студенты могут посетить Италию и лучше узнать ее культуру, итальянские – познакомиться с русской культурой. На мой взгляд, культурный обмен очень важен. Человек не может жить в закрытой комнате, где нет свежего воздуха. Точно так же человек не может жить, создавать новое, творить в закрытом обществе, как случилось во времена Советского Союза. Если сказать образно, нельзя рыбачить долгое время в одном стоячем пруду, нельзя искать вдохновение для творчества только в прошлом, в старых традициях. Это вредит, как мне кажется, творчеству. Традиции – это то, что мы усваиваем и что сохраняется внутри нас. На базе традиций мы развиваем новое. Но если ты начинаешь работать, создавать что-то, все время оглядываясь только назад, в прошлое, не можешь выразить свои ощущения в полной мере.
Еще раз хочу привести пример из сегодняшней экскурсии по городу. Мы посетили Храм на крови. В какой-то момент я был очень удивлен, когда мне сказали, что он построен буквально несколько лет назад. Я, находясь в храме, не почувствовал никакого «запаха» современности. И, на мой взгляд, это ужасно. Есть риск снова остаться «закрытыми» в плане следования традициям. Не хочу сказать, что это неправильно. Плохо, когда этого слишком много. Это заканчивается тем, что человек не в состоянии выразить свою современность, передать ощущение, дух своего времени. Как будто мы стесняемся, стыдимся своего времени. Храм – это только маленький пример. И в Италии можно наблюдать такое. Мы словно задыхаемся в прошлом, словно задушены прошлым, словно стыдимся того, что живем в третьем тысячелетии. Жить в современном мире и не уметь выразить свою современность, свое время… Очень важно знать традиции, иметь традиции, использовать традиции. Создавая свои работы, я вывел некую формулу: да, надо использовать традиции, но в процентном соотношении вносить в новую работу не больше 30-40 процентов традиционного, а остальное должно принадлежать современности. И наоборот, если мы вносим слишком много современного, забывая о традициях, мы снова рискуем захромать на одну ногу. Моя формула проста – создавать своего рода равновесие. Если вспомним эпоху Возрождения, мастера этого времени не забыли традиции, они их развили. Но они не боялись выразить себя и свое время, выражать себя как современников того времени. Мне кажется, у современных художников нет такой смелости, за исключением разве что архитектуры.
Вернемся еще раз к Храму на крови. Когда всматриваешься, замечаешь абсурдные пропорции, смешение разных стилей, материалов, думаешь, что он построен в начале прошлого века. А он, оказывается, построен вчера. Я ни в коем случае не критикую, я просто высказываю свою точку зрения.
Отвечая на вопрос о том, что мы хотели бы организовать в будущем году, хочу отметить, что нам хотелось бы не просто провести выставку, например, а оставить что-то реальное, конкретное, осязаемое в городе. Выставка прошла, и о ней все забыли, а памятник, скульптура остается надолго, к ним можно вернуться, открыть для себя что-то новое, чего не заметил или на что не обратил внимание вначале.
Я приехал на Урал, чтобы почувствовать ваш воздух, увидеть регион. Мне кажется, нельзя думать о реализации каких-либо проектов, если не видишь реальности, не знаешь потребностей, не чувствуешь воздуха, индивидуальности, особенности региона. Ваш город можно назвать воротами из Европы в Азию. И Равенну, где я живу, тоже называют воротами на Восток. Равенна и Венеция на протяжении веков поддерживали связи и торговали с Востоком, с восточными странами. Поэтому мы подумываем о том, чтобы создать монумент, скульптуру, посвященную этим связям, тем более что будущий год способствует развитию культурных связей.
Мне, например, все больше нравится идея интерактивных обменов. То есть, мне бы хотелось что-то произвести и установить, что-то, что было бы связано с реальностью. Я работаю много в области мозаики, создаю такие монументы, которые требуют участия большой команды. Мне бы хотелось и у вас создать что-то, где могли бы принимать участие ваши студенты, ваши художники, чтобы потом, когда работа завершится, каждый из них, проходя мимо данного монумента, вспоминал бы, что и он над ним работал. Они бы рассказывали о своем опыте своим родственникам, друзьям, коллегам. Так рождается дружба, взаимопонимание. Это тоже культурный обмен, только более реальный.
Таким образом, можно сказать, что мы в стадии изучения, подготовки проектов. Настоящие идеи в России предлагает Исмаил Ахметов, наш партнер, президент компании «Барс – керамический гранит», человек очень творческий, работающий с большим энтузиазмом. Мы затем развиваем его идеи, потому что он умеет их передать, заразить ими других. Я чувствую, что мы очень похожи с ним.
Идей много, например, каждый год в Равенне проходит знаменитый международный музыкальный фестиваль. В заключение этого фестиваля, в последний день, проводится большой концерт. На следующий день на протяжении уже нескольких лет в одном из городов Италии или мира, разрушенных во время войны, как например, Ереван, Сараево, Бейрут, Триест, оркестр города Равенна выезжает и проводит такой же концерт. Буквально несколько дней назад такой концерт прошел в городе Триесте и 29 июля транслировался по телевидению на многих каналах. Госпожа Мути, жена Рикардо Мути – директора фестиваля, предложила проект музыкального обмена с городом Бейрутом. Музыка, бесспорно, вещь очень сильная и эффективная, она понятна всем, даже говорящим на разных языках. Но когда концерт завершен, несмотря на то, что он создает неповторимую атмосферу, осязание его растворяется. Тогда госпожа Мути предложила наряду с концертом, то есть музыкой, подарить жителям Бейрута скульптуру, которая бы могла остаться как знак памяти, который можно потрогать, к которому можно вернуться. Скульптура очень часто использовалась как мостик между разными культурами, отрезками времени. Ее можно назвать мостом памяти. Идея госпожи Мути – оставить живой знак в память этого концерта в Равенне и в Бейруте. Так родилась идея фонтана «Пурпурная цапля». Форма фонтана в Равенне и в Бейруте одна и та же, а символы, рисунки, которыми декорирован фонтан, разные в соответствии с культурой, традициями стран.
В Триесте также концерт завершился открытием скульптуры, символизирующей содружество трех стран Адриатического побережья – Италию, Словению, Хорватию.
Вопрос: в настоящее время международная ассоциация ПромоИталия готовит проект организации в будущем году выставки итальянских современных художников. Вам было бы интересным принять участие в такой выставке?
Ответ: Выставка – это замечательно, и мы, безусловно, продумаем, каким образом принять в ней участие. Но, повторюсь, мне бы хотелось не только провести выставку, которая исчезнет через какое-то время, мне бы хотелось оставить здесь произведение искусства, монумент, который можно было бы потрогать руками, видеть, чувствовать, осязать. Думаю, что можно подумать о проведении мероприятия, подобного тому, которое проводилось в Бейруте и в Триесте – объединить музыку, скульптуру, искусство, оставить конкретный знак в качестве свидетельства сотрудничества Италии и России. Таким знаком памяти в Вашем городе я увидел монумент памяти погибшим во время второй мировой войны. Знак живой памяти, в данном случае очень печальный, но заставляющий возвращаться к этой трагедии и помнить о ней. Ваш город мне показался свободным, свободным для того, чтобы здесь создать что-то новое. В Италии создавать что-то новое очень сложно, потому что нельзя, например, нарушить архитектурный ансамбль, признанный мировым шедевром, или нельзя нарушить архитектурный стиль или архитектурную гармонию этого дворца, или другого, или третьего. У вас творить, на мой взгляд, проще, проще выражать художнику себя как современника нашего времени, не нанося вред культурному наследию. Здесь больше творческой фантазии для молодых, и мне было бы приятно поработать с вашими молодыми художниками.
Вопрос: Многие Ваши работы аллегоричны? Что они олицетворяют?
Ответ: Одна из моих работ посвящена улитке, маленькому живому существу, которое мы часто и не замечаем. Обычно скульпторы создают памятники таким сильным и царственным животным, как лев. Никому не приходило в голову запечатлеть в камне такое маленькое существо, деликатное, дать ему определенный смысл. Это память простоты, медлительности, возможности оценить вещь простую, незамысловатую, но тоже наполненную философским смыслом.
Или другая моя работа – особый вид иконы. Это не икона, изображающая Мадонну, святых или Иисуса Христа. Моя икона – икона природы. Для меня она очень сильная, потому что создана не нами, а создана кем-то свыше.
Или валок соломы. Я его сделал цвета золота. Когда друзья или их дети приезжают в деревню и видят эти валки, они воспринимают их по-другому, уже не просто как нечто обыденное, неважное или даже примитивное. Они воспринимают их как воплощение, как символ жизни, радости труда, его завершенности. Эти валки воспринимаются как нечто метафизическое. Таким образом, наши глаза учатся замечать, видеть вещи обыденные в новом свете. Мне нравится «играть» такими символами.
Вопрос: Вы много работаете в технике мозаики. Почему Вы выбрали мозаику?
Ответ: Я работаю не только в мозаике, хотя много проектов реализовано именно в этом виде искусства. Я занимаюсь также скульптурой. Почему мозаика? Мозаика благодаря новым технологиям мне позволяет лучше выразить мои идеи.
Вернемся в прошлое, к тем же традициям. Парадоксально, но скульптура и в античное время была красочной. Всегда, особенно на Востоке. Вспомним, например, Будду. Да и в греческой культуре те скульптуры, которые мы знаем, как, например, Венера Милосская, которых мы помним белыми, были на самом деле разрисованы. У них были разрисованы глаза, одежда, или многочисленные Мадонны, дошедшие до нашего времени с голубыми глазами, цветными одеждами. Скульптура была обогащена красками, потому что краски имеют свою ценность, свою экспрессивную силу. Со временем краски исчезали, потому что не было таких технологий, которые бы позволяли им сохраняться долго. К тому же цвета были лимитированы, часто использовалась бронза. Современные же технологии позволяют изобретать новую скульптуру, декорировать ее новыми красками, более разнообразными. Мозаику в этом плане я нахожу как идеальное решение. Использовать ее в скульптуре позволяют именно новые технологии. Появились новые материалы и для создания самой скульптуры, как, например, стекловолокно, не дорогие, пластичные, которые, декорированные мозаикой, создают превосходные работы – фонтаны, скульптуры и т.д. В античное время невозможно было создать скульптуру, покрытую мозаикой. Может быть, конечно, это было не в их менталитете, но и не было соответствующих технологий. Хотя когда мы видим колонны Коринфа, должны помнить, что они были декорированы.
Мне нравится в мозаике и возможность изобретать, создавать новый язык, новый стиль, новую методику на базе древней техники.
Вопрос: Вы реализовали несколько проектов совместно со знаменитым и любимым в России Тонино Гуэрра. Как работалось Вам с великим мастером?
Ответ: Да, мы реализовали с ним много проектов… У нас сложился замечательный союз с поэтом, который создает образы, неощутимые, эфимерные. Тонино, кроме того, что он поэт, он еще к тому же и замечательный сценарист. Что обычно делает сценарист? Он создает историю, рассказ, сцену. Например, в «Амаркорде» Федерико Феллини есть сцена, когда мужчина забирается на дерево и кричит «Хочу женщину!». Режиссер этот рассказ должен превратить в живую картину, выбрать, где будет расти это дерево, какое это должно быть дерево, как высоко должен залезть мужчина, каким должен быть свет – свет рассвета, заката, яркого дня. Он должен придать рассказу трехмерное изображение. Со мной Тонино работал в той же манере. Когда мы, например, создавали фонтан «Улитка», он сказал: давай сделаем памятник улитке, давай покажем важность медлительности, особому состоянию неспешности. Он мне рассказывал, рассказывал, передавал свои ощущения, и у меня родился образ улитки, который я воплотил в фонтане. У меня возник такой образ, навеянный его рассказами, у кого-то другого, вероятно, возник бы совершенно другой. Это тоже была бы улитка, но увиденная другими глазами. Я создал ее такой, и слава Богу, она понравилась нам обоим. «Фонтан Бабочек» возник тоже благодаря его рассказу. Он мне говорил: я бы хотел увидеть ковер с традиционными геометрическими рисунками, которые бы по мере движения по ковру превращались в рисунки бабочек, которые бы на краю ковра приподнимались, желая взлететь, взлетали бы, расправив крылышки. Это был поэтический образ. Слушая его, я представлял этот ковер, видел его в тех красках, в каких рисовало его мне мое воображение. Тонино обладает уникальными способностями. Когда он рассказывает свои истории, он изображает их кинематографически, он делает их видимыми, осязаемыми, он пробуждает фантазию того, кто его слушает.
Когда мы рассказываем детям сказки, сказки остаются одними и теми же, но каждый ребенок видит свою принцессу, свою ведьму, каждый ребенок имеет свое, индивидуальное представление о героях сказок. Если бы дети были режиссерами, они выбирали бы каждый свое выражение лица для принцессы, для ведьмы. У нас происходило то же самое. Рассказы Тонино создавали в моем мозгу определенные образы.
Вопрос: Бытует мнение, что с гениями работать очень сложно. Вам было трудно работать с Тонино Гуэрро?
Ответ: Нет, не трудно… Хотя, нет, очень трудно. Тонино постоянно меняет идеи. Потом, он мыслит кинематографично, то есть, каждая сцена в кино живет определенное время, ее готовят, рисуют на бумаге, изображают на картоне. В кино есть движение, в скульптуре его нет, но ощущение движения должно остаться. Мне приходилось решать такие технические проблемы, которых в кинематографе нет. Поэтому мне приходилось возвращать его на землю, в практическое русло. Но, должен сказать, что решение мы с ним находили всегда. Но даже когда я знакомил его со своими набросками, или менял что-то в его принципиальной идее, он всегда принимал это. Наше совместное творчество всегда было взаимным обменом, взаимным обогащением. Пикассо как-то сказал: «человек творческий (творец) создает, а гений – ворует». И это в какой-то мере так. Как сам Пикассо многое взял у африканского искусства, художник, когда видит что-то интересное, берет это, перерабатывает и создает новое произведение. Поэтому можно сказать, что мы с Тонино были оба воришками, я воровал у него, а он – у меня. В результате такого обмена мы смогли создать замечательные вещи.
Вопрос: Вы участвовали в разных выставках, во многих странах – Египте, Македонии. Франции, США, Японии, России. Вы чувствовали разницу в восприятии искусства у разных народов?
Ответ: Абсолютно нет. Мне кажется, у человека есть чистое восприятие искусства, свободное от понятий культуры, образования. Чем мы проще, тем ближе к источнику, к истине. Уверен, что дети в любом конце света – это дети. Если мы возьмем ребенка в одной стране и поместим в другую, он вырастет в соответствии с культурой этой страны, он воспримет ее традиции, язык, искусство. Существует влияние культурное, религиозное, общественное на человека. Человек наподобие глины, теста, которое везде одинаковое, подлинное, а потом из этого чистого материала создается путем воспитания и образования представитель определенного общества, что, конечно, влияет на восприятие. Но если мы углубимся вглубь души человека, восприятие красоты будет практически одинаковым, настоящим. Мои работы всегда нравятся детям, они понимают, что я хочу сказать, понимают символы и знаки. Они одинаковы во всем мире. Понимание моего искусства я находил везде.
Хотя должен сказать, и не потому что я сейчас нахожусь в России и собираюсь определенный период моей жизни связать с Россией и даже провести в России, что в какой-то степени мы с вами очень близки в восприятии культуры и искусства. Хотя мне кажется, что мы в Италии в настоящее время потеряли некий энтузиазм в желании совершить что-то новое, а у вас в России он есть. И поэтому мне нравится здесь работать. Я чувствую у вас большой потенциал для роста и творчества.
Вопрос: Итальянскую кухню тоже называют искусством. Что в этом искусстве Вам нравится больше всего?
Ответ: Достаточно посмотреть на мой живот, чтобы понять, что это искусство мне нравится. Мне кажется, что лучшая еда – это та, которую мы ели в детстве. Скажу правду, больше всего мне нравятся такие простые блюда, как паста с фасолью, что не относится к гурманским блюдам. Или «пьядина» (лепешка) романьольская с сыром и ветчиной. Эта еда не для гурманов. Но это то, что я ел, когда был маленьким. Как-то в Италию приехал сотрудник Исмаила. Когда его спросили, как Италия, он ответил, что очень красивая, что очень понравилась, но когда спросили о кухне, он ответил, что итальянские блюда ему не очень понравились. И правда, наверное, для него борщ намного вкуснее лазаньи по-болонски. Очень много зависит от наших привычек. Мне нравится простая, домашняя кухня.
Вопрос: Какой из городов Италии Вы любите?
Ответ: Я прожил 20 лет в Венеции, и этот город мне очень нравился. Это небольшой город, сейчас он, правда, не такой, каким был 40 лет назад. Он очень изменился. В нем чувствуется некоторый упадок. Потом я несколько лет прожил в Риме. И Рим мне очень нравится, живой, энергичный город. Пожалуй, это единственный город, который мне нравится по-настоящему. Хотя и тот Рим, в котором я жил, был другим Римом.
Вопрос: Есть ли у Вас кумиры в искусстве?
Ответ: Очень сложный вопрос. В области живописи мне очень нравится Караваджо, потому что он на самом деле был своего рода революционером в искусстве. Он, можно сказать, возродил эпоху Возрождения. Он изобрел, или положил начало экспрессионизму. Я люблю Леонардо да Винчи как изобретателя, художника, скульптора, архитектора, как многогранного художника. Микеланджело тоже. Причем, Микеланджело был достаточно скромным человеком. Когда его пригласили расписать потолок Сикстинской капеллы, он ответил: «но я же не великий художник, почему вы просите меня?» и создал шедевр на века. Когда его просили поработать в области архитектуры, он также отвечал «но я же не великий архитектор, почему вы выбрали меня?». И создал гениальные творения. И так было во всем – в живописи, в скульптуре, в архитектуре. Он не считал себя великим, а создавал великие шедевры, перед которыми преклоняется сегодня весь мир. Из современных художников мне нравится Полок. Мне бы хотелось создать то, что создал он, рисовать так, как рисует он. Мне очень нравится его свежесть в работе.
Очень сложно ответить на этот вопрос. Скажем так, мне нравится искусство. Потом, со временем ты по-иному воспринимаешь искусство. Например, Леонардо сейчас мне нравится меньше, чем раньше, а Караваджо, наоборот, больше. Я открываю в нем постоянно что-то новое. Но пока мы живы, должны менять и идеи и наши пристрастия.
Something to Say?